безында
Люблю я Калугина...
И есть у него песня - "Чжоан Чжоу". Вот ее текст...
Вторая половина IX в. от Рождества Христова. Горный Китай, монастырь Чжоан Чжоу.
У Линь Цзы спросили: "Что такое мать?".
"Алчность и страсть есть мать, - ответил мастер. - Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в чувственный мир, мир страстей и вожделений, и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда нигде нет привязанностей, это называется "убить свою мать"".
И есть у него песня - "Чжоан Чжоу". Вот ее текст...
Вторая половина IX в. от Рождества Христова. Горный Китай, монастырь Чжоан Чжоу.
У Линь Цзы спросили: "Что такое мать?".
"Алчность и страсть есть мать, - ответил мастер. - Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в чувственный мир, мир страстей и вожделений, и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда нигде нет привязанностей, это называется "убить свою мать"".
Я сомневался, признаюсь,
что это сбудется с ним,
что он прорвется сквозь колодец
и выйдет живым,
но оказалось, что он тверже в поступках,
чем иные в словах.
Короче, утро было ясным,
не хотелось вставать,
но эта сволочь подняла меня
в шесть тридцать пять,
И я спросонья понял одно -
меня не мучает страх.
Когда я выскочил из ванны
с полотенцем в руках,
он ставил чайник, мыл посуду,
грохоча второпях,
и что-то брезжило, крутилось, нарастало,
начинало сиять.
я вдруг поймал его глаза -
в них искры бились ключом.
И я стал больше, чем я был
и чем я буду еще,
я успокоился и сел,
мне стало ясно -
он "убил свою мать"!..
И я смотрел ему в глаза -
В них искры бились ключом,
И я был больше, чем я был
И чем я буду еще,
И я сказал себе опять:
"Невероятно!
Он убил свою мать!.."
И время стало навсегда,
поскольку время стоит,
А он сказал, что в понедельник
шеф собрался на Крит,
Короче, надо до отъезда
Заскочить к нему,
работу забрать.
И он заваривал чай,
он резал плавленый сыр.
А я уже почти что вспомнил,
кто творил этот мир,
я рассмеялся и сказал: "Ну как ты мог,
Она ведь все-таки мать!"
И он терзал на подоконнике
плавленый сыр.
А я уже почти припомнил,
кто творил этот мир,
и я сказал ему:
"Убивец, как ты мог?
Она же все-таки мать!"
И он сидел и улыбался.
И я был вместе с ним.
И он сказал: "Но ты ведь тоже
Стал собою самим!".
А я сказал: "Найти нетрудно,
но в десятки раз
сложней не терять.
И будь любезен, прекрати
свой жизнерадостный бред -
ты видишь свет во мне, но это
есть твой собственный свет.
Твоя ответственность отныне безмерна -
ты убил свою мать!
Изволь немедля прекратить
свой жизнерадостный бред!
Ты видишь свет во мне, но это
есть твой собственный свет.
Твоя ответственность безмерна -
ты свободен,
ты убил свою мать!"
На дальней стройке заворочался
проснувшийся кран.
Стакан в руке моей являл собою
только стакан.
И в первый раз за восемь лет я отдыхал,
во мне цвела благодать.
И мы обнялись и пошли бродить
под небом седым.
И это небо было нами,
и мы были одним.
Всегда приятно быть подольше рядом с тем,
кто убил свою мать.
Да, мы обнялись и пошли гулять
под небом седым,
И это небо было нами,
и мы были одним.
Всегда приятно чуть подольше
быть с тем,
кто убил свою мать.
что это сбудется с ним,
что он прорвется сквозь колодец
и выйдет живым,
но оказалось, что он тверже в поступках,
чем иные в словах.
Короче, утро было ясным,
не хотелось вставать,
но эта сволочь подняла меня
в шесть тридцать пять,
И я спросонья понял одно -
меня не мучает страх.
Когда я выскочил из ванны
с полотенцем в руках,
он ставил чайник, мыл посуду,
грохоча второпях,
и что-то брезжило, крутилось, нарастало,
начинало сиять.
я вдруг поймал его глаза -
в них искры бились ключом.
И я стал больше, чем я был
и чем я буду еще,
я успокоился и сел,
мне стало ясно -
он "убил свою мать"!..
И я смотрел ему в глаза -
В них искры бились ключом,
И я был больше, чем я был
И чем я буду еще,
И я сказал себе опять:
"Невероятно!
Он убил свою мать!.."
И время стало навсегда,
поскольку время стоит,
А он сказал, что в понедельник
шеф собрался на Крит,
Короче, надо до отъезда
Заскочить к нему,
работу забрать.
И он заваривал чай,
он резал плавленый сыр.
А я уже почти что вспомнил,
кто творил этот мир,
я рассмеялся и сказал: "Ну как ты мог,
Она ведь все-таки мать!"
И он терзал на подоконнике
плавленый сыр.
А я уже почти припомнил,
кто творил этот мир,
и я сказал ему:
"Убивец, как ты мог?
Она же все-таки мать!"
И он сидел и улыбался.
И я был вместе с ним.
И он сказал: "Но ты ведь тоже
Стал собою самим!".
А я сказал: "Найти нетрудно,
но в десятки раз
сложней не терять.
И будь любезен, прекрати
свой жизнерадостный бред -
ты видишь свет во мне, но это
есть твой собственный свет.
Твоя ответственность отныне безмерна -
ты убил свою мать!
Изволь немедля прекратить
свой жизнерадостный бред!
Ты видишь свет во мне, но это
есть твой собственный свет.
Твоя ответственность безмерна -
ты свободен,
ты убил свою мать!"
На дальней стройке заворочался
проснувшийся кран.
Стакан в руке моей являл собою
только стакан.
И в первый раз за восемь лет я отдыхал,
во мне цвела благодать.
И мы обнялись и пошли бродить
под небом седым.
И это небо было нами,
и мы были одним.
Всегда приятно быть подольше рядом с тем,
кто убил свою мать.
Да, мы обнялись и пошли гулять
под небом седым,
И это небо было нами,
и мы были одним.
Всегда приятно чуть подольше
быть с тем,
кто убил свою мать.
25.08.2003 в 19:31
И Калугина люблю, хотя местами. "Гимн" и еще что-то столь же занудное терпения не хватает слушать.
26.08.2003 в 01:38